* * *
На последней фразе Жилистого, ну, в смысле Сергея-Шульги, Филин непроизвольно фыркнул. Как все россияне, не исключая борцов с режимом, в глубине души он Украину всерьез не воспринимал. Относился к ней примерно как к Сербии, или той же самой ДНР. Вроде бы и отдельные государства, но какие-то не до конца настоящие…
Шульга, его реакцию отследил. Нахмурился, сделал паузу. Филин обматерил себя последними словами, что не смог сдержаться. Вот чего им сейчас уж точно не хватает, так это политических диспутов. Хотя вопрос перед ним поставлен именно в идеологической плоскости: сдавшись этим двоим под “программу защиты свидетелей”, или как она там у них называется, станет он предателем или нет?
Вопрос для Филина непростой. В гарантии Шульги он верил, его близость к сильным мира сего была очевидной, и не только по технической оснащенности. Ликвидация Хмурого на самом деле фигня, а вот умыкнуть экс-президента с территории России уж точно не поручат кому попало.
Дать согласие на сотрудничество с украми – означает полностью изменить свою жизнь. Но и это было не главное, после Грозного и Донецка, грязи и свинства необъявленных войн служба для него из профессии и гражданского долга превратилась в какое-то отбывание лагерного срока. Нужно окончательно для себя решить – будет ли такой поступок изменой родине не в плане уголовной статьи, а по внутренним ощущениям. Но сделать этого Филин пока не мог.
Демонстрировать свои душевные искания он украм не собирался.
– Для начала давайте тут приберемся, вооружимся, эфир послушаем, – сказал как мог деловито Филин. – А когда начнем понимать, на каком мы свете, вот тогда и поговорим.